— Вали внутрь, понял? — прошипел Арис ему в ухо. — Тереза, помоги!
Томас больше был не в состоянии бороться с ними. Те два удара, что обрушились на его голову, казалось, высосали из него все силы; мышцы его обмякли, как будто, не получая от мозга команд, не знали, что им делать. Тереза схватила его за обе руки и потащила к двери, Арис подталкивал сзади. Томас вяло отбрыкивался. Обломки камней и неровности пола впивались ему в спину, обдирали кожу...
— Не делай этого, — прошептал он в отчаянии. Каждое слово давалось ему с огромным трудом и болью. — Пожалуйста... — Он больше ничего не видел, кроме белых ослепительных вспышек. Сотрясение мозга, понял он. Страшное, тяжелейшее сотрясение.
В полубессознательном состоянии, он едва заметил, как его перетащили через порог каморки. Тереза прислонила его руки к прохладной задней стенке, переступила через него и помогла Арису занести внутрь ноги Томаса. Вместе они повернули его на бок, и теперь он лежал, свернувшись клубком; у него не было даже сил, чтобы в последний раз взглянуть им в глаза.
— Нет... — сказал, вернее, еле слышно прошептал он. В мыслях возникла сцена Изгнания Бена из Приюта. Не очень подходящий момент, чтобы думать от этом, но просто теперь Томас на себе прочувствовал, что ощущал несчастный мальчик в свои последние секунды, перед тем как стены сомкнулись, навсегда закрывая его в Лабиринте.
— Нет... — повторил он так тихо, что вряд ли они что-либо услышали. Всё его тело, с ног до головы, разламывалось от боли.
— Какой ты упрямый, — услышал он голос Терезы. — Вот обязательно надо было создавать себе излишние трудности! И не только себе — нам тоже!
— Тереза... — прошептал Томас. Он пробился сквозь стену боли и попытался позвать её телепатически, несмотря на то, что долгое время у него не получалось это сделать: «Тереза...»
И она ответила.
«Извини, Том, что пришлось принести тебя в жертву, — прозвучал в его голове голос Терезы. — И спасибо тебе за это».
Он не заметил, как дверь начала закрываться, и в тот момент, когда в его помрачающемся сознании отзвучало последнее, ужасное слово Терезы, она со стуком захлопнулась.
Задняя часть закрывшейся двери тоже мерцала зелёным, превращая эту каморку в жуткую, зловещую камеру смертника. Наверно, он бы кричал, и плакал, и бился в припадке, и выл, как ребёнок, если б только голова так не раскалывалась. Боль была такая, что казалось, будто глаза плавают в кипящей лаве.
И даже тогда, несмотря ни на что, его сердце разрывалось на части при мысли о том, что Тереза потеряна для него навсегда. Но он не плакал — просто не мог позволить себе плакать.
Время остановилось, он не замечал его течения. Словно те, кто стоял за всем этим, давали ему время подумать над своей жизнью, пока он, лёжа в тесной камере, ожидал конца. И он думал — думал о том, как призыв Терезы несмотря ни на что доверять ей обратился в грязный и жестокий трюк, из-за которого её двуличие и предательство выглядело лишь ещё более отвратительным.
Прошёл час. Или два. Или три. А может, только тридцать минут. Он не знал.
И тогда послышалось шипение.
В бледном, тлеющем свечении двери он различил, как из дырочек, прорезанных на концах выступов в металлической стене, начала распыляться какая-то влага. Он повернул голову — череп снова разорвало болью — и увидел то же самое и на других стенах: через все дырки вырывались фонтанчики туманной взвеси.
И это шипение — словно разворошенное кубло ядовитых змей...
«Ну, вот и конец», — подумал он. После всего того, что выпало ему на долю, после всех тайн, загадок, борьбы и кратких мгновений надежды, они попросту удушат его ядовитым газом? Как глупо. Элементарно глупо. Он дрался с гриверами и хрясками, выжил после огнестрельного ранения и общего заражения организма. ПОРОК. Странно, они же спасли его! А теперь вот так вот запросто умертвят с помощью газа?!
Он сел, вскрикнув от боли. Осмотрелся в поисках чего-нибудь, что он мог бы...
Он устал. Ох, как он устал...
Что-то сдавило грудь. Тошнит...
Газ.
Усталость. Боль. Он весь измотан.
Вдыхает ядовитый газ.
Нет сил бороться...
Так... устал...
Давит... внутри...
Тереза... Почему всё должно было кончиться так страшно?..
Устал...
Сквозь туман в помутившемся сознании он ощутил, как голова ударилась о пол.
Предан.
Так...
Устал...
Томас не знал, жив он или умер. Скорее всего, он спит. То есть сознаёт себя, но как бы сквозь туманную дымку. Опять очередной сон-воспоминание.
Томасу шестнадцать. Перед ним стоят Тереза и ещё одна девушка, которую он не может узнать.
И Арис.
Арис?
Все трое с печалью смотрят на него. Тереза плачет.
— Время идти, — говорит Томас.
Арис кивает:
— Сначала в Сканер, потом в Лабиринт.
Тереза ничего не говорит, только смахивает слёзы.
Томас протягивает Арису руку, и тот жмёт её. Потом Томас обменивается рукопожатием с незнакомой девушкой.
Тереза бросается ему в объятия. Она всхлипывает, и Томас вдруг понимает, что тоже плачет. Он крепче прижимает её к себе, и его слёзы капают ей на волосы.
— Тебе пора, — говорит Арис.
Томас смотрит на него. Тянет время. Пытается насладиться этими недолгими мгновениями с Терезой — последними мгновениями, когда ещё вся его память при нём. Теперь им не скоро выдастся случай вот так держать друг друга в объятиях. Очень, очень не скоро.
Тереза поднимает на него глаза.
— Всё правильно, всё пойдёт как надо. Всё будет как надо...